Россия оказалась на периферии мировых протестов

«Многие публицисты начинают говорить, что мы входим в новый «долгий 1968 год». Так это или нет, покажет время. Но следить за этим интересно», – сказала политолог Екатерина Соколова, открывая заседание круглого стола на тему «2019-й – год протестов. Россия – часть тренда или остров стабильности?». Встреча политологов и социологов была организована Экспертным институтом социальных исследований (ЭИСИ) совместно с газетой ВЗГЛЯД.

ЭИСИ представил Индекс ключевых протестных выступлений 2019 года – обзор, в котором зафиксированы общие тенденции, сходства и различия разного рода мирных и насильственных протестов, удачных и неудачных попыток смены власти, которыми богат уходящий год.

Географический и тематический охват весьма обширен: от затянувшегося кризиса в Венесуэле и рекордно долгой кампании «желтых жилетов» в Париже до совсем свежих событий – цветной революции в Боливии и «маленькой гражданской войны» в Чили. Исследователи не обошли вниманием и митинги несистемной оппозиции, которые проходили этим летом в Москве. «В прессе есть устойчивый интерес к теме протестов. Интерес есть и у нас, как у исследователей. Поэтому мы решили «оседлать эту волну», – заметила Екатерина Соколова, которая возглавляет Департамент стратегических исследований и прогнозирования ЭИСИ.

нажмите для раскрытия 

На общемировом фоне наша страна выглядит настоящим островом стабильности, констатируют эксперты. «Какие бы события мы не брали (московские митинги или митинги против мусорного полигона в Шиесе), Россия все равно находится в хвосте индекса, с большим отрывом», – отметила она.

«По официальной региональной статистике, в России на 1177 протестных акций в этом году меньше, чем в прошлом. Если брать период с января по сентябрь этого года (самое активное время) – это на 13% меньше, чем в прошлом году», – подчеркнула Соколова.

«Численность участников этих акций более чем на 50 процентов меньше, чем в прошлом году. Это все акции разных форм – как уличных, так и не уличных. Всего чуть более 7,7 тыс. протестных акций было в этом году – и 8,9 тыс. в прошлом», – сказала эксперт. Есть темы, связанные с мусорной реформой, которые тоже тянутся с прошлого года и имеют поддержку в регионах, но пенсионная реформа имела больший резонанс, признала политолог.

«Недавно, в конце ноября, проскакивала публикация данных Центра социально-трудовых прав (ЦСТП), – отметила Соколова. – По их наблюдениям прошло 1433 акции и это было названо рекордом». Причина различий с данными региональной статистики, приведенными ЭИСИ, в том, что ЦСТП работает с так называемой event data, то есть с «базой событий», которая составляется на основе заголовков СМИ, пояснила Соколова. «База событий не позволяет говорить о строгой статистике и числах. Но достоверно демонстрирует лишь рост вашего журналистского интереса к протестным акциям», – обратилась эксперт ЭИСИ к представителям прессы, наблюдавшим за круглым столом.

Соколова пояснила: при составлении рейтинга протестной активности эксперты учитывали семь критериев. Первый – продолжительность протестов: разовая, кратковременная или продолжающаяся акция. Второй – насколько высоки и серьезны требования протестующих. Третий критерий – охват: локальный, национальный или протест международного уровня. Четвертый – это масштаб протестов, который зависит от численности участников. Пятый – уровень агрессии, насилия в ходе протестов, в том числе наличие человеческих жертв, число пострадавших и раненых, размер разрушений зданий и транспортной инфраструктуры. Шестой – действия властей. В разных странах она варьировалась: от отключения интернета и разгонов с применением дубинок до вывода армии и бронетехники с применением огнестрельного оружия. 

Учитывалось число задержанных, число приговоров против протестующих и уровень наказания – во многих странах это сотни уголовных дел с крупными сроками. И, наконец, седьмой фактор – последствия для экономики и государства (вплоть до военных переворотов).

Исходя из этих критериев, названа самая бунтующая точка земного шара за прошедший год. И это не Венесуэла или Гонконг, а страна, которая не так часто оказывалась в топе новостей – Ливан. «Первое место в рейтинге занял Ливан с индексом 113, – пояснила Соколова. – Прежде всего за счет огромного участия людей. Более половины населения страны (два с половиной миллиона в 4,5-миллионной стране) вышли на улицу протестовать против роста «налога на WhatsАpp». Рекордсменом по уровню насилия в ходе массовых протестов оказался Ирак. С октября в столкновениях полиции с демонстрантами (возмущенными уровнем коррупции и нищеты, требующими отставки премьер-министра страны) здесь погибло 460 человек.

Небывало высокий уровень поддержки протестного движения зафиксирован в Великобритании – и это, заметим, не имеет отношения к Брекзиту. Речь идет о так называемом Восстании вымирающих – о международной кампании «зеленых», которые блокируют движение на трассах по всему миру. В Британии «вымирающих» экологов поддерживают 46% общественности, отметили в ЭИСИ. 

Если у лидера рейтинга, Ливана, индекс протестной активности 113, у Венесуэлы – 106, а у Чили – 96, то у России всего – 23. Для сравнения: у Казахстана, который ассоциируется с политической стабильностью – 24, по версии ЭИСИ.

Невысокий уровень интереса к протестам зафиксировали и социологи, рассказал директор по стратегическому развитию ВЦИОМ Степан Львов. Он привел данные своих коллег: «ВЦИОМ-спутник» – наш ежедневный опрос, где мы в телефонном режиме ежедневно фиксируем 1600 респондентов. И можем сделать выводы о том, как менялись протестные настроения в России за последние полтора года».   

Судя по данным исследований, «54% опрошенных утверждают, что они не слышали ни об акциях протеста, ни о том, с чем они связаны. Касательно причин акций протеста, 19% респондентов затруднились их назвать». Летом резонанс от протестных акций был выше, но декларируемая личная готовность участвовать в протестах по значимым для граждан темам остается сравнительно низкой – от 24 до 28%. Это объясняется восприятием уличной протестной активности как не самого приемлемого для общества способа выражать недовольство. «Сегодняшняя Россия представляет собой не остров, а материк стабильности», – заметил Львов.

Директор Центра политического анализа Павел Данилин, как «историк современности», отметил, что уровень нынешних протестных выступлений не сравним с масштабами девяностых годов. «Когда мы рассказываем сказки о жутком протесте, стоит посмотреть хотя бы на то, что происходило в 2005 году. Тогдашние демонстрации из-за монетизации льгот во много раз превышают то, что было недавно после пенсионной реформы», – подчеркнул Данилин.

«Является ли Россия островом стабильности внутри мирового тренда?» – задался вопросом главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» Федор Лукьянов. «Согласно цифрам, да, стабильный остров – признал эксперт. – Но волны на этот остров накатывают, и будет ли так и на следующий год или еще через два года, трудно предсказывать». Он считает, что страну ждет сложный период в связи с реконфигурацией власти, в том числе предстоящими выборами в Госдуму, а это всегда стимулирует волнения, поэтому их можно ожидать и в России.

«Первые удары антиистеблишментной волны, начавшейся в 2015-2016 годах на Западе, дошли и до нашей страны. Но впереди еще несколько этапов, поэтому расслабляться не стоит», – согласился глава холдинга «Минченко Консалтинг» Евгений Минченко. По его словам, России теперь надо определиться, какую тактику выбрать для укрощения «дракона популизма».

Но необходимо знать «повадки» этого «дракона», сошлись во мнении участники дискуссии. В мире действительно поднимается протестная волна, которую можно назвать волной не либеральной «посконной демократии», заметил Федор Лукьянов.

«В демократических обществах – это кризис представительства, основанный на том, что либеральные демократии перестали гарантировать социально-экономическое развитие», – считает председатель правления «Центра политических технологий» Борис Макаренко. «Впервые нынешнее поколение живет не лучше, а порой и хуже по материальному уровню, чем их отцы. Соответственно, к либеральной демократии возникли вопросы, мягко говоря. Ответа на них в рамках имеющейся парадигмы, в рамках имеющихся партийных систем не найдено, – заметил Макаренко. – А в недемократических странах протест – это запрос на участие в политике».

«Достаточно очевидно, что мы имеем дело с неким глобальным протестным трендом. Я в недавней статье назвал этот процесс «глобальным импичментом», по аналогии с тем, что сейчас происходит в США», – заметил Лукьянов. «Имеется в виду, что

по совершенно разным причинам растущее число жителей разных стран мира выражают недоверие своему начальству –

верхним слоям общества», – пояснил эксперт. «Начинается то, что в начале века Збигнев Бжезинский назвал «глобальным пробуждением». Правда, он писал о Ближнем Востоке, но он имел в виду пробуждение масс вообще в бывшем «третьем мире». Масс, которые более не намерены быть получателями того, что им транслируют сверху, хотят участия. Выводы Бжезинский тогда сделал очень мрачные, хоть и с американских позиций – что контролировать это, скорее всего, не удастся». «Бжезинского уже нет, но дело его живет. Он оказался прав», – констатировал Лукьянов.

Тему «глобального пробуждения» отметил и глава Экспертного совета ЭИСИ Глеб Кузнецов. «Недовольство общества в современном мире выливается в форму политической претензии. Государство в глазах протестующих является инструментом распределения богатств. Справедливость, которую требуют протестующие – не в труде, а именно в распределении. Люди просто хотят получить большую долю национального богатства», – уточнил эксперт. 

Политолог отметил: важнейшей претензией к власти со стороны протестующих становится так называемое демонстративное потребление. Именно поэтому долларовому миллиардеру уже нельзя слетать с девушкой на Мальдивы, не вызвав осуждения.

По мнению Кузнецова, в протестном движении новейшего образца можно выделить семь признаков. Их легко отследить на примере недавних беспорядков в Чили, Боливии, Ливане, Эквадоре и испанской Каталонии, полагает политолог.

Первый признак – ничтожность поводов. Повышение цены на проезд в метро в Чили стало формальным поводом к беспорядкам. Второй признак – резкая политизация требований, которая приводит к тому, что «люди, протестующие из-за подорожания билетов, тем же вечером хотят, чтобы государство в том виде, в котором оно существует, перестало существовать».

Третьей чертой Кузнецов назвал «очень быструю готовность к насилию»: «Мы – чилийцы, с нами Бог, поэтому, если мы что-то разгромим или сожжем, никаких проблем это никому не создаст». Четвертая черта – это кризис объяснительных конструкций со стороны правительств. «Все правительства видят в процессах, с которыми они не способны справиться, некую внешнюю силу. Становится ясно, что это объяснение никого не удовлетворяет», – объяснил политолог.

Пятой отличительной особенностью стало «отсутствие традиционных логик протестов». По словам Кузнецова, «нет больше левых протестов и правых протестов»: «Мы можем видеть в соседних странах, что где-то власть снесли правые (как в Боливии), а где-то левые (в Эквадоре) с такими же лозунгами добились для себя тех преференций, которых у них не было». Нельзя сказать, что «мир переживает некий левый переворот или что возвращаются традиционные ценности».

Шестой чертой, по мнению Кузнецова, является масштаб протестных акций, в которых принимает участие «значимое число жителей и многие города». Это можно наблюдать в ходе протестов в Испании.

Седьмая черта протестов – это требование «нового государства, нового общественного договора», что хорошо видно на примерах Ливана и Чили, где политическая часть протестующих так и формулировала свои претензии к истеблишменту, где миллионные митинги демонстрировали запрос на «переучреждение государства». «В итоге в Чили они добились референдума о конституции, который пройдет весной, и получат свой новый общественный договор – и неизвестно, порадует ли он их еще», – заключил Кузнецов.

«Несмотря на общность картинки, причины у протестов и последствия у этих протестов тоже разные», – возразил доктор политических наук, профессор МГУ Андрей Манойло. Так, причиной недавних событий в Боливии, из-за которых потерял власть Эво Моралес, стали объективные социально-экономические проблемы – повышение цен лишило лидера традиционной поддержки малоимущих. С другой стороны, «желтые жилеты» – типичное восстание «среднего класса», не готового ограничивать себя в потреблении. А Гонконг – площадка, которая не проявляет самостоятельности, а действует в увязке с более крупными внешнеполитическими событиями. «Не случайно Гонконг в этом году вспыхнул чуть-чуть раньше финального раунда переговоров США и КНР по торговой сделке», – напомнил Манойло.

 

Не следует забывать о том, что протестное движение часто становится объектом манипуляций и продуктом политтехнологий, на это обратил внимание в своем выступлении политический аналитик Александр Асафов. «У меня была личная возможность наблюдать за рядом протестных выступлений, включая и Майдан, и события в немецком Хемнице, и, конечно, московские протесты лета 2019 года. Если обобщить, то надо констатировать: протест серьезно развивается», – рассказал Асафов. Если по уровню протестной активности Россия оказывается в хвосте, то по уровню технической продвинутости отечественные менеджеры протеста – на общемировом уровне.

В Москве, как и в Париже, Киеве, Ереване и Барселоне, участники протестов организованно свозились из регионов, указал Асафов. «По данным правоохранителей, 60% участников митингов в Москве были иногородними», – напомнил эксперт. Общими для всех протестов было и централизованное изготовление агитматериалов, и присутствие тех, кто направлял толпу в нужную сторону. «Например, в Москве «спортсмен» со сломанной ногой осуществлял разведку расположения камер и Росгвардии, подход на Старую площадь», – отметил Асафов.

По всему миру «осваиваются новые технологии – например, это связь без наличия интернета», – отметил Асафов. Так, в Гонконге в случае блокировки интернета, средством координации протестующих стало бесплатное приложение для устройств на Android и iOS – оно позволяло владельцам смартфонов связываться без выхода в Сеть и даже без использования сетей мобильных операторов. Это децентрализованный мессенджер, который позволяет создавать группы с использованием Bluetooth и WiFi-интерфейсов смартфонов, на которых установлено приложение. «Мобилизация сторонников происходит по понятным протоколам, меняются лишь средства: где-то это может быть чат в WhatsАpp, где-то Telegram. Зависит от локальной специфики», – подчеркнул политолог.  

Кроме того, «традиционные массмедиа наводят фокус на протесты, это индуцирует зрителей и слушателей», – отметил политолог. СМИ и другие медиа становятся важной силой для протестующих, поэтому менеджеры протеста заранее планируют картинку, указал Асафов.

«В различных странах повторяются одинаковые сюжеты, которые вызывают максимальный моральный отклик. Это, например, влюбленная парочка на фоне силовиков «в латах», это обязательный инвалид,

инвалид-колясочник, а лучше несколько, – отметил эксперт. – Это было и в Гонконге, и в Москве, и в ряде других мест. Все эти картинки видели». Всегда можно заметить ряд событий, которые развиваются по принципу трехактной классической драмы: экспозиция, катарсис, развязка, констатировал Асафов. «Протест является абсолютно технологичным продуктом, хотя он может выглядеть как нечто спонтанное и хаотичное», – подчеркнул эксперт.

При этом протест становится не только скоординированным и технологически оснащенным, но и модным, констатировал Асафов. Сейчас возникла международная мода даже на «протестный туризм». 

И власть же может не поспевать за стремительно развивающимися трендами и технологиями. «В Гонконге к активным пользователям Twitter и Facebook* стала приходить полиция и делать предостережения. На многих это повлияло, и вся активность ушла в мессенджеры – стала скрытой. Стало непонятно: кто, когда и где выйдет», – заметил заместитель гендиректора газеты ВЗГЛЯД Михаил Ковалев. Проблема ошибок в предсказательных моделях касается не только Гонконга. «Как государству сделать так, чтобы понимать – когда и сколько людей выйдет на протестные акции? Практика показывает, что никто в мире пока не научился этого делать», – констатировал Ковалев.

На эту тему
• В Чили закончился главный миф советских либералов
• Борьба с Кремлем теряет шекспировский накал
• Новый конфликт на Ближнем Востоке угрожает интересам России

Вместе с тем и власть разрабатывает новые технологии, новые методы противодействия, когда протест выплескивается на улицы, указал Асафов. «Если суммировать общемировой опыт, это в первую очередь спецоборудование и спецоснащение. В Гонконге, к примеру, применяли составы с краской, чтобы помечать протестующих. Используются водометы, перечный газ, есть системы акустического воздействия (например, израильского производства)», – перечислил Асафов. Но, подчеркнул эксперт, во время несанкционированных акций оппозиции в Москве правоохранители не использовали ни водометов, ни чего-либо подобного. Об этом же напомнил и Андрей Манойло: «В России в редких случаях идут в дело дубинки и щиты. А в Гонконге, например, полиция использует «вилки», здоровенные такие «швабры», которые исключают прямой личный контакт. Берут эту «швабру» и удерживают протестующих, пока другие полицейские блокируют их».

«По моему мнению, в Москве была выбрана правильная модель», – подчеркнул Асафов, говоря о действиях столичных властей для обеспечения порядка во время несанкционированных акций. «Видимо, был изучен опыт других протестов», – полагает эксперт. Тактика, которую избрали российские и московские власти, фактически привела к нивелированию протеста, подчеркнул политолог. «Все действия, которые осуществляла власть, были законными, несмотря на то, что менеджеры протеста постоянно пытались выдавить власть из правового поля», – подчеркнул Асафов. Он напомнил: «На Трубной площади применена гениальная стратегия, я считаю.

Вместо закованных «в латы» силовиков – стандартного визуального образа врага для протестующего, ходили девушки-росгвардейцы и уговаривали собравшихся разойтись»,

Асафов также добавил, что с нарушителями порядка наше правосудие обошлось куда мягче, чем в аналогичных случаях на Западе. «Приговоры и уровень наказания по аналогичным делам в России и на Западе несравнимы», – подчеркнул Асафов. 

Например, за публичные призывы к участию в несанкционированных митингах в Германии последует штраф либо лишение свободы сроком до одного года. В России среди наказаний за это предусмотрены штраф до 30 тысяч рублей, обязательные работы сроком до 50 часов или административный арест на срок до 15 суток. В свою очередь, санкции за неповиновение участников митинга требованиям полиции во Франции включают в себя штраф до 15 тысяч евро, что равняется примерно 1 млн рублей, или лишение свободы до одного года. В то время, как наказание за аналогичные действия в России предусматривает штраф до 13,5 евро, то есть порядка тысячи рублей, или административный арест сроком всего на 15 суток.

Вместе с тем успокаиваться на «острове стабильности» явно преждевременно, сошлись во мнении участники круглого стола. «Те протесты, которые мы наблюдали летом, тестовые, – заметил Манойло. – Кто-то тестирует реакцию властей на применение тех или иных раздражителей. Это как раз и настораживает, потому что здесь прослеживается определенная технология». «Учитывая общемировой тренд, власти стоит готовиться к бессрочным протестам на любой негативистской популистской повестке при поддержке лидеров мнений, политических сил (системной и несистемной оппозиции), пытающихся получить популярность за счет протестной повестки», – резюмировал Асафов.

* Организация (организации) ликвидированы или их деятельность запрещена в РФ