Среди вещей, которые наполняют меня старым, но все более сильным удивлением – страсть интеллигенции к революции. Как бурбоны, которые ничего не забыли и ничему не научились, представители креативного класса одними и теми же ртами кричат об ужасах советской власти и призывают к новым майданам. На их знаменах написано: «Это – совсем другое дело!» Диагноз этому состоянию – клинический идеализм. А вся история общественно-политической активности русской интеллигенции сводится к сюжету известной сказки А. С. Пушкина о рыбаке и рыбке.
«Да если бы теперь началось «что-нибудь», разве я бы стала хандрить? При одной мысли о возможности революции у меня крылья вырастают. Только не верится что-то. ...Можно жить без очень многого: без любви, без семьи, без «тёплого уголка». Жажду всего этого можно превозмочь. Но как примириться с мыслью, что революции не будет? Ведь только в ней и жизнь? ...Неужели эти улицы никогда не потеряют своего мирного вида? Неужели эти стёкла не зазвенят под камнями? Неужели всё кончено? ...Ничего не надо, ничего не жалко! Только бы началось», – писала Марина Цветаева в 1908 году. До Елабуги было еще далеко.
«Нет больше пороха в людях, устали они, измельчали, и не верю я, что эти самые, обыкновенные и довольные, могли бы воскресить революцию. Не такие творят, о нет!» – развивала свою мысль поэтесса. Но люди с порохом были. С винтовками, прокламациями и единственно верным учением. Участники трагедии смогли увидеть, как сбываются их мечты. Романтика переустройства мира обернулась реинкарнацией той же тупой бюрократической системы, только в куда более страшном изводе. Невыученные уроки истории всегда возвращаются. И старые песни о главном всегда одни и те же.
«Именно так я понимаю революцию – не как средство наполнения голодных желудков, а как горение за мечту, м. б., такую же призрачную и обманчивую, как дунайская фея», – объясняет Цветаева своему адресату. Желудки люди, мечтавшие тридцать лет назад о ста сортах колбас, уже наполнили – и взобрались на следующую ступень пирамиды Маслоу. Участники нынешнего фарса свято верят, что новая революция обойдется без кровавых костей в колесе. А может быть, просто готовятся к службе в очистке. Метаморфозы преображенских – ирония интеллигентской судьбы.
Шариковы духа, обвиняющие «кровавый режим» в эксплуатации советского стиля, переняли типично советское отношение к идеологическим оппонентам: кто не с нами, тот против нас. Им не нужна великая Россия, им нужны великие потрясения: пусть сильнее грянет буря! Стоит напомнить, что революция – самый надёжный способ превращения буревестников в пингвинов. Драматургия истории изъясняется чёрным юмором: в завязке о музыке революции мечтают поэты, а в финале её исполняет лагерный оркестр.
Забавно или симптоматично, что клинические идеалисты без всякого стеснения используют готтентотскую мораль. Скажем, прошлогодние погромы, которые совершались участниками движения BLM, одобрялись как выступления прогрессивных народных масс, а захват Капитолия «электоратом Трампа» был расценён практически как терроризм.
Кстати, бывший советник, а ныне непримиримый оппонент президента Путина Андрей Илларионов* был мгновенно уволен из своей академической американской синекуры, как только сравнил этот эпизод с поджогом Рейхстага.
Свобода слова – она не для всех, а только для хозяев дискурса. Некий либеральный коллега упрекнул меня намедни в «Фейсбуке», что консерваторы злорадствуют по поводу краха либеральной идеи. Но этот крах вызывает у меня не злорадство, а глубокую скорбь. Это не беда, а вина «либералов», превративших эту идею в пародию. «Вы и убили-с», – как говорил Раскольникову Порфирий Петрович. Классические либеральные ценности никуда не делись, и я их по-прежнему разделяю. Проблема в том, что так называемые либералы давно исповедуют ценности большевистские.
- Куда бежать из соцсетей
- Как Байден повлияет на отношения России с соседями
- Советским республикам пора возвращаться в Россию
Двойные стандарты сегодня – мера всех вещей. Можно говорить о самоопределении косовцев, но не дончан или басков. Можно протестовать против цензуры в России и банить президента США в социальных сетях. Можно возмущаться выборами в Белоруссии и люстрировать возмущающихся подтасовками их результатов в США. Майдан в Киеве или Москве – хорошо, а в Вашингтоне – плохо.
Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Многие десятилетия русским интеллигентам светило сквозь грозы солнце Свободы на Гудзоне, и вот оказалось, что основа американской демократии – двухпартийная система сдержек и противовесов – практически рухнула, перейдя к обслуживанию «прогрессивной» идеологии.
Знаете, сколько партий было в ГДР? Целых пять. Одна коммунистическая, две либеральных и две консервативных (одна из которых еще и христианская). На заборе может быть написано что угодно: к содержанию сарая это не обязано иметь даже косвенного отношения. Власть принадлежит тем, у кого власть. У нас жалуются на принижение роли четвертой власти? В США она уже стала главенствующей.
Но только разделением властей и их независимостью уже почти не пахнет. Перефразируя В. И. Ленина, настоящая демократия только тогда чего-нибудь стоит, когда умеет защищаться от демократии.* Признан(а) в РФ иностранным агентом
