Ситуация с Омским аэропортом оставила странное послевкусие – иногда даже кажется, что вся затея с переименованием российских аэровокзалов была придумана ради того, чтобы имя поэта и революционера Егора Летова закрепилось в официально-публичном контексте. Как будто могучее подземное движение оказалось локализовано шумным, но не опасным (возможно, до времени) выбросом вулканической магмы на поверхность в определенной точке. Тем не менее, с этой субстанцией теперь предстоит жить.
В подобных акциях весьма непродуктивной мне кажется апелляция к мнению самого мертвого творца. Его отношение пытаются реконструировать («как бы Он воспринял»), и как раз в случае Летова реакция вполне предсказуема. В лучшем случае на инициативу поклонников Егор отозвался бы любимым словечком «гамазня» (означавшим бессмысленную бытовую суету), а вообще-то привычно проклял бы тотальный Попс, снова вышедший его сожрать и переварить. Или в очередной раз, пощечиной общественному вкусу, связал бы собственное имя с чем-то густо ненормативным, как в названии группы «Егор и о******евшие».
Все это нас ни разу не приблизило бы к пониманию его творческого и социального феномена.
Дискуссия вокруг названия омского аэропорта, конечно, эпизод, «потехе час», поскольку Егор продолжает свои труды и войны. Тем не менее, это важный сюжет посмертной жизни Летова. Позволяющий наконец зафиксировать ту огромную работу над умами, которую он произвел и производит.
Национальный опыт художественного сопротивления, который подчас эффективнее политического (споры и расхождения Летова с Лимоновым; эти не раз пересекавшиеся параллельные когда-нибудь снова сойдутся). Невероятный случай диалога с миром, когда поэт практически не выходит из комнаты, а мир под его воздействием неудержимо меняется.
Игорь Федорович Летов, при всем обилии рефлексий и огромном количестве материалов, вообще плохо осмыслен, а последний сюжет, хоть и ключевой для летовской мифологии, воспринимается в качестве курьеза, достойного Книги Гиннесса. Сидит безвылазно человек в комнате окраинной омской хрущевки, пишет свои песни и альбомы сугубо самопальным способом. Если и отлучается, то чаще в лес, чем на гастроли. Диктует мирозданию свои правила и претензии. Мироздание, может, до конца не понимает, но слышит и знает.
Крайне заманчиво представить домашнюю студию «ГрОб-Records» своеобразным образом России (а ведь были в девяностые–нулевые моменты, когда вечная, единая и неделимая Россия только там, быть может, и существовала), однако более продуктивной мне представляется другая аналогия.
Виктор Пелевин в 2016 году издал роман «Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами», уже через пару лет основательно забытый. Впрочем, сам автор, согласившись когда-то стать шестеренкой в механизме литературного календаря, сделал свои романы продуктом скоропортящимся. Тем не менее, именно в этом тексте заявлен сильный образ т. н. Принципа Портала: в 60-е годы XX века, сообщает нам Виктор Олегович, случилось Второе Пришествие. Якобы масоны, изолированные советской властью в ГУЛАГе на Новой Земле, достроили там Храм Соломона, и он оказался порталом между мирами.
«Если мы переведем эти представления на современный язык, у нас получится, что Храм – это некая материальная структура, делающая возможным земное проявление Божества. Своего рода, как говорят фантасты, портал между землей и Небом, искусство возведения которого было знакомо древним – и утрачено с развитием т. н. «прогресса». Все великие древние храмы служили такими Порталами. (...) Злая воля человека и в этот раз оказалась сильнее божественной любви. Но светлых вибраций, уже прошедших через Портал, было достаточно, чтобы неузнаваемо изменить нашу Землю и подарить нам шестидесятые, поколение цветов, новую музыку, искусство – и веру в то, что мы можем жить без мировых войн».
- Мединский покритиковал журналистов за цитату о «живом» Летове
- Не только новые аэропорты, но и аттракцион для всей страны
- Егора Летова попросили включить в голосование по выбору имени аэропорта Омска
Любопытно, что упомянутый мной Эдуард Лимонов сказал о 60-х похожие вещи, но в терминах скорее политических, нежели эзотерических:
«Сейчас, вспоминая шестидесятые годы, вижу, что это была бодрая эпоха надежд, молодой энергии. И бодрость, такую весеннюю веселость шестидесятых не могла придушить даже советская власть. Начали молодежную мировую революцию в Китае, по призыву старого Мао хунвейбины повели «огонь по штабам» – ополчились против старых партийных кадров. Китайская молодежь торжествовала: это было видно молодежи всего мира на экранах телевизоров. Все обрадовались такому яростному примеру и бросились оспаривать власть стариков. Революцию 1968 года в Париже, восстание против русских в Праге начала молодежь. Запылали американские кампусы, в Беркли образовалось даже молодежное правительство из студентов. Бунты совпали с движением хиппи, с мировым успехом английской группы «Битлз».
В шестидесятые жить было весело, хотя молодежь и не пришла к власти, но успешно потрясла власть стариков. Сейчас, мысленно выискивая в толще времени другую такую эпоху, я не нахожу другой. Шестидесятые были беспрецедентны. Даже в СССР в Москве в 1965–1966 годах бушевали СМОГисты – члены Самого Молодого Общества Гениев» (Эссе «Весенняя веселость шестидесятых...» из книги «Апология чукчей»).
Так вот, мне кажется, что студия «ГрОб-Records» в омской хрущевке и была таким Порталом, возведенным Егором Летовым. Он, может быть, объективно промахнулся во времени (отсюда весь его мрак, звук, эсхатологизм), но ведь, с другой стороны, Игорь Федорович всегда убежденнейше полагал именно 60-е своей родиной, и для него они никогда не завершались.
Показательно, что все это происходит в России – и пелевинская мистическая конспирология, и летовский «русский прорыв». Мне (и не только) не раз приходилось говорить, что Егор Летов – по рок-н-ролльному гамбургскому счету – единственная наша рок-звезда мирового уровня. Он осознавал это и намеренно купировал себе западную карьеру еще в 1988–1989 гг.
Остается гадать, как бы она развивалась, впрочем, и гадания не тут не особо нужны: беспрецедентный драйв «Гражданской обороны», установка на любую композицию как потенциальный хит и хук, сам образ панк-героя из загадочной страны Сибирь – обеспечили бы нехилую раскрутку, стадионы, топы и клипы уж как минимум бы по всей обширной мировой панк-сцене, от Германии до Японии, включая индифферентные Штаты. Тусклых провалов, которые пережили выброшенные перестроечной волной и модой на советское на западные берега «Аквариум» и «Звуки Му», уж точно не случилось бы.
...Совсем в другую эпоху «Гражданская оборона» мощно отыграла и в Германии, и в Израиле, и в США (Восточное и Западное побережье, любимая Егором Калифорния), но это уже был факт личной биографии группы. Необязательный эпилог к сложившемуся творческому корпусу, к тому же – и что показательно – организовывались гастроли по «русской» линии. Ситуация, омского затворничества не отрицающая.
Здесь, на мой взгляд, принципиальный и актуальный на сегодня урок Егора Летова. Восходящий к идее особо почитаемого им Федора Достоевского о нашей «всемирной отзывчивости». Политическая изоляция государств бывает объективна, духовная изоляция художника – контрпродуктивна всегда. Летов, феноменально знавший западную музыку и хорошо тот мир представлявший, отказывается стать его частью ради не только своего, но и общего.
Когда он называл себя «советским националистом», мне представляется, имел в виду прежде всего принадлежность к уникальной человеческой общности, которая, при всех своих внутренних неурядицах и даже свинствах, имеет право и вдохновение демонстрировать прогрессивному миру ключевые ритмы и смыслы времени. Поверх границ и захваченных территорий.А вот аналог революционный – Нестор Махно – тоже занимал почетное место на его иконостасе. А ведь и впрямь – батькина анархическая республика в Гуляй-поле с крестьянским самоуправлением и вольными советами – своеобразный портал, до сих пор востребованная в разных частях света лаборатория левых смыслов. Как и прообраз летовской студии: революционная практика Нестора Ивановича по манере и энергетике напоминала панк-альбомы, эхо которых звучало и в 1968-м по всему миру, и сегодня скрежещет во Франции, где закончил земной путь Нестор Иванович.
«В самом акте творчества (особенно в роке) есть, на мой взгляд, некое прометейство, этакая кража, захват, крамольное и бунтарское похищение у горнего мира небесного огня, знания, энергии, силы, света в подарок, в дар своим увечным, лишенным, убогим, обиженным, обделенным сородичам, болезным – тем, кому изувечено и извечно не положено. И Матросов, и Махно, воюющий единовременно на всех фронтах, и Высоцкий, и Шукшин, и Тарковский, вообще каждый истинно живой каждым своим честным, горьким и ликующим действием как бы затыкает собой некое чудовищное метафизическое дуло, хоть на пару мгновений. И тут не важно, чем придется платить, какой карой... главное, что амбразура пару секунд безмолвствовала. Главное, что вражеское орудие выведено из строя хоть на пару секунд. Значит, свои получили передышку» – из летовского интервью «Приятного аппетита», 1990 г.
Егор дал нам передышку, но сегодня растягивать ее дальше – дело, страшно неблагодарное по отношению не только к нему.